Листала днев..кое-где попадались мои фотки.. неужели я всегда такая разная? честно говоря даже не замечала раньше.. пожалела, что так обстригла волосы... лечше было с длинными.. вспомнила многое... чупа-чупсы в том числе... больше их не употребляю... иногда хочется вернуть прошлое... просто что бы не забыть... ни кто не знает что случиться с этим дневом, но я не смогу его потерять... погу сотни раз менять дизайн, но не удалять записи..тем более не заведу новый днев... меняется только оболоска, состав всегда один и тот же, как бы не пытались нас обмануть рекламщики...
Не надо сжимать в руках карты.. пытаться предугадать своё будущее... пытаться поспорить с судбой... будь всё как будет...
Знаете, что мне нравиться вот в таких записях, я всегда начинаю говорить об одном, продолжаю вторым, потом третье.. но не одна мысль не закончиться.. иногда я психую и не соханяю эти записи.. всё стираю к чёртовой матери... а иногда оставляю их в живых... Это так.. обрывки мыслей... не могу думать только об одном...
Дышать сложно...душа в беспокойстве... не советую ворошить прошлое.. даже вспоминать счастливые моменты.. или может только у меня такое ощущение, что я щас задохнусь.. а потом небольшой ручеёк по щеке.. это нормально.. так же что и в этой писанине полно ошибок и опечаток... я не вижу что пишу... ( Не советуйте Ворд)
Играет музыка, каждая песня напоминает о чём-то своём... что-то о работе... что-то о школе, друзьях.. что-то о тех кого не хочется забывать... Ария - естественно посиделки у меня дома после уроков... часов до 6 вечера... а там... мультики, комп и музыка =)11 классс... Пропаганда - 10 класс, пиво и пьяные голоса, поющие "наркоманку"... Dj Favorite - естественно работа без которой я уже не представляю своей жизни...
Никогда не делала таких длинных записей...
Bon Jovi Blaze Of Glory не знаю о чём песня.. мне она просто нравится.. Bon Jovi Blaze Of Glory
I wake up in the morning And I raise my weary head I got an old coat for a pillow And the earth was last night's bed I don't know where I'm going Only God knows where I've been I'm a devil on the run A six gun lover A candle in the wind When you're brought into this world They say you're born in sin Well at least they gave me something I didn't have to steal or have to win Well they tell me that I'm wanted Yeah I'm a wanted man I'm colt in your stable I'm what Cain was to Abel Mister catch me if you can I'm going down in a blaze of glory Take me now but know the truth I'm going down in a blaze of glory Lord I never drew first But I drew first blood I'm no one's son Call me young gun You ask about my consience And I offer you my soul You ask If I'll grow to be a wise man Well I ask if I'll grow old You ask me if I known love And what it's like to sing songs in the rain Well,I've seen love come And I've seen it shot down I've seen it die in vain Shot down in a blaze of glory Take me now but know the truth 'Cause I'm going down in a blaze of glory Lord I never drew first But I drew first blood I'm the devil's son Call me young gun Each night I go to bed I pray the Lord my soul to keep No I ain't looking for forgiveness But before I'm six foot deep Lord,I got to ask a favor And I'll hope you'll understand 'Cause I've lived life to the fullest Let the boy die like a man Staring down the bullet Let me make my final stand Shot down in a blaze of glory Take me now but know the truth I'm going out in a blaze of glory Lord I never drew first But I drew first blood and I'm no one's son Call me young gun I'm a young gun
Когда мне имя твое назвали, Я даже подумал, что это шутка. Но вскоре мы все уже в классе знали, Что имя твое и впрямь - Незабудка.
Войдя в наш бурный, грохочущий класс, Ты даже застыла в дверях удивленно - Такой я тебя и увидел в тот раз, Светлою, тоненькой и смущенной.
Была ль ты красивою? Я не знаю. Глаза - голубых цветов голубей... Теперь я, кажется, понимаю Причину фантазии мамы твоей!
О, время - далекий розовый дым! Когда ты мечтаешь, дерзишь, смеешься! И что там по жилам течет твоим - Детство ли, юность? Не разберешься!
Ну много ль, пятнадцать-шестнадцать лет? Прилично и все же ужасно мало: У сердца уже комсомольский билет, А сердце взрослым еще не стало!
И нету бури еще в крови, А есть только жест напускной небрежности. И это не строки о первой любви. А это строки о первой нежности,
Мне вспоминаются снова и снова Записки - голуби первых тревог. Сначала в них нет ничего "такого", Просто рисунок, просто смешок.
На физике шарик летит от окошка, В записке - согнувшийся от тоски Какой-то уродец на тонких ножках. И подпись: "Вот это ты у доски!"
Потом другие, коротких короче, Но глубже глубоких. И я не шучу! К примеру, такая: "Конфету хочешь?" "Спасибо. Не маленький. Не хочу!"
А вот и "те самые"... Рано иль поздно, Но радость должна же плеснуть через край! "Ты хочешь дружить? Но подумай серьезно!" "Сто раз уже думал. Хочу. Давай!"
Ах, как все вдруг вспыхнуло, засверкало! Ты так хороша с прямотою своей! Ведь если бы ты мне не написала. То я б не отважился, хоть убей!
Мальчишки намного девчат озорнее, Так почему ж они тут робки? Девчонки, наверно, чуть-чуть взрослее И, может быть, капельку посмелее, Чем мы - герои и смельчаки!
И все же. наверно, гордился по праву я, Ведь лишь для меня, для меня зажжены Твои, по-польски чуть-чуть лукавые Глаза редчайшей голубизны!
2
Был вечер. Большой новогодний вечер. В толпе не пройти! Никого не найти! Музыка, хохот, взрывы картечи, Серпантина и конфетти!
И мы кружились, как опьяненные, Всех жарче, всех радостней, всех быстрей! Глаза твои были почти зеленые - От елки, от смеха ли, от огней?
Когда же, оттертые в угол зала, На миг мы остались с тобой вдвоем, Ты вдруг, посмотрев озорно, сказала; - Давай удерем? - Давай удерем!
На улице ветер, буран, темно... Гремит позади новогодний вечер... И пусть мы знакомы с тобой давно, Вот она, первая наша встреча!
От вальса морозные стекла гудели, Били снежинки в щеки и лоб, А мы закружились под свист метели И с хохотом бухнулись вдруг в сугроб.
Потом мы дурачились. А потом Ты подошла ко мне, замолчала И вдруг, зажмурясь, поцеловала! Как будто на миг обожгла огнем!
Метель пораженно остановилась. Смущенной волной залилась душа. Школьное здание закружилось И встало на место, едва дыша.
Ни в чем мы друг другу не признавались, Да мы бы и слов-то таких не нашли. Мы просто стояли и целовались, Как умели и как могли!..
Химичка прошла! Хорошо, не видала! Не то бы, сощурившись сквозь очки. Она б раздельно и сухо сказала: - Давайте немедленно дневники!
Она скрывается в дальней улице, И ей даже мысль не придет о том, Что два старшеклассника за углом Смотрят и крамольно вовсю целуются...
А так все и было: твоя рука, Фигурка, во тьме различимая еле, И два голубых-голубых огонька В клубящейся, белой стене метели...
Что нас поссорило? И почему? Какая глупая ерунда? Сейчас я и сам уже не пойму. Но это сейчас не пойму. А тогда?..
Тогда мне были почти ненавистны Сомнения старших, страданья от бед, Молодость в чувствах бескомпромиссна! "За" или "против" - среднего нет!
И для меня тоже среднего не было! Обида горела, терзала, жгла: Куда-то на вечер с ребятами бегала, Меня же, видишь ли, не нашла!
Простить? Никогда! Я не пал так низко! И я тебе это сейчас докажу! И вот на уроке летит записка: "Запомни! Больше я не дружу!"
И все. И уже ни шагу навстречу! Бессмысленны всякие оправданья. Тогда была наша первая встреча, И вот наше первое расставанье...
3
Дворец переполнен. Куда б провалиться? Да я же и рта не сумею разжать! И как только мог я, несчастный, решиться В спектакле заглавную роль играть?!
Смотрю на ребят, чтоб набраться мужества. Увы, ненамного-то легче им: Физиономии, полные ужаса, Да пот, проступающий через грим...
Но мы играли. И как играли! И вдруг, на радость иль на беду, В антракте сквозь щелку - в гудящем зале Увидел тебя я в шестом ряду.
Холодными стали на миг ладони, И я словно как-то теряться стал. Но тут вдруг обиду свою припомнил - И обозлился... и заиграл!
Конечно, хвалиться не очень пристало, Играл я не то чтобы там ничего, Не так, как Мочалов, не так, как Качалов, Но, думаю, что-нибудь вроде того...
Пускай это шутка. А все же, а все же Такой был в спектакле у нас накал, Что, честное слово же, целый зал До боли отбил на ладонях кожу!
А после, среди веселого гула, В густой и радостной толкотне, Ты пробралась, подошла ко мне: - Ну, здравствуй! - И руку мне протянула.
И были глаза твои просветленные, Словно бы горных озер вода; Чуть голубые и чуть зеленые, Такие красивые, как никогда!
Как славно, забыв обо всем о прочем, Смеяться и чувствовать без конца, Как что-то хорошее, нежное очень Морозцем покалывает сердца.
Вот так бы идти нам, вот так улыбаться, Шагать сквозь февральскую звездную тьму И к ссоре той глупой не возвращаться, А мы возвратились. Зачем, не пойму?
Я сам точно рану себе бередил, Как будто размолвки нам было мало. Я снова о вечере том спросил, Я сам же спросил. И ты рассказала.
- Я там танцевала всего только раз, Хотя абсолютно никак не хотела... - А сердце мое уже снова горело, Горело, кипело до боли из глаз!
И вот ты сказала, почти с укоризной - Пустяк ведь. Ты больше не сердишься? Да?- И мне бы ответить, что все ерунда. Но юность страдает бескомпромиссно!
И, пряча дрожащие губы от света, Я в переулке сурово сказал: - Прости. Мне до этого дела нету. Я занят. Мне некогда! - И удрал...
Но сердце есть сердце. Пусть время проходит, Но кто и когда его мог обмануть? И как там рассудок ни колобродит, Сердце вернется на главный путь!
Ты здесь. Хоть дотронься рукой! Так близко... Обида? Ведь это и впрямь смешно! И вот "примирительная" записка: "Давай, если хочешь, пойдем в кино?"
Ответ прилетает без промедленья. Слова будто гвоздики. Вот они: "Безумно растрогана приглашеньем. Но очень некогда. Извини!"
4
Бьет ветер дорожный в лицо и ворот. Иная судьба. Иные края. Прощай, мой красивый уральский город, Детство мое и песня моя!
Снежинки, как в медленном танце, кружатся, Горит светофора зеленый глаз. И вот мы идем по знакомой улице Уже, вероятно, в последний раз...
Сегодня не надо бездумных слов, Сегодня каждая фраза значительна. С гранита чугунный товарищ Свердлов Глядит на нас строго, но одобрительно.
Сегодня хочется нам с тобой Сказать что-то главное, нужное самое! Но как-то выходит само собой, Как будто назло, не про то, не про главное...
А впрочем, зачем нам сейчас слова?! Ты видишь, как город нам улыбается, И первая встреча у нас жива, И все хорошее продолжается...
Ну вот перекресток и твой поворот. Снежинки печально летят навстречу... Конечно, хорошее все живет, И все-таки это последний вечер...
Небо от снега белым-бело... Кружится в воздухе канитель... Что это мимо сейчас прошло: Детство ли? Юность? Или метель?
Помню проулок с тремя фонарями И фразу: - Прощай же... пора... пойду... - Припала дрогнувшими губами И бросилась в снежную темноту.
Потом задержалась вдруг на минутку: - Прощай же еще раз. Счастливый путь! Не зря же имя мое - Незабудка. Смотри, уедешь - не позабудь!
Все помню: в прощальном жесте рука, Фигурка твоя, различимая еле, И два голубых-голубых огонька, Горящих сквозь белую мглу метели...
И разве беда, что пожар крови Не жег нас средь белой, пушистой снежности? Ведь это не строки о первой любви, А строки о первой мальчишьей нежности...
5
Катится время! Недели, недели... То снегом, то градом стучат в окно. Первая встреча... Наши метели... Когда это было: вчера? Давно?
Тут словно бы настежь раскрыты шторы, От впечатлений гудит голова: Новые встречи, друзья и споры, Вечерняя в пестрых огнях Москва.
Но разве первая нежность сгорает? Недаром же сердце иглой кольнет, Коль где-то в метро или в давке трамвая Вдруг глаз голубой огонек мелькнет...
А что я как память привез оттуда? Запас сувениров не сверхбольшой: Пара записок, оставшихся чудом, Да фото, любительский опыт мой.
Записки... быть может, смешно немножко, Но мне, будто люди, они близки. Даже вон та: уродец на ножках И подпись: "Вот это ты у доски!"
Где ты сейчас? Велики расстоянья, Три тысячи верст между мной и тобой. И все же не знал я при расставанье. Что снова встретимся мы с тобой!
Но так и случилось, сбылись чудеса, Хоть времени было - всего ничего... Проездом на сутки. На сутки всего! А впрочем, и сутки не полчаса!
И вот я иду по местам знакомым: Улица Ленина, мединститут, Здравствуй, мой город, я снова дома! Пускай хоть сутки, а снова тут!
Сегодня я вновь по-мальчишьи нежный! Все то же, все так же, как той зимой. И только вместо метели снежной - Снег тополей да июльский зной.
Трамвай, прозвенев, завернул полукругом, А вон у подъезда, худа, как лоза, Твоя закадычнейшая подруга Стоит, изумленно раскрыв глаза.
- Приехал? - Приехал. - Постой, когда? Ну рад, конечно? - Само собой. - Вот это встреча! А ты куда? А впрочем, знаю... И я с тобой!
Пойми, дружище, по-человечьи; Ну как этот миг без меня пройдет? Такая встреча, такая встреча! Да тут рассказов на целый год!
Постой-ка, постой-ка, а как это было? Что-то мурлыча перед окном, Ты мыла не стекла, а солнце мыла, В ситцевом платье и босиком.
А я, прикрывая смущенье шуткой, С порога басом проговорил: - Здравствуй, садовая Незабудка! Вот видишь, приехал, не позабыл!
Ты обернулась... на миг застыла, Радостной синью плеснув из глаз, Застенчиво ворот рукой прикрыла И кинулась в дверь: - Я сейчас, сейчас!
И вот, нарядная, чуть загорелая, Стоишь ты, смешинки тая в глазах, В цветистой юбочке, кофте белой И белых туфельках на каблучках... -
- Ты знаешь, - сказала, - когда-то в школе... Ах, нет... даже, видишь, слова растерял... Такой повзрослевшей, красивой, что ли, Тебя я ну просто не представлял...
Ты просто опасная! Я серьезно.., Честное слово, искры из глаз! - Ну что ж, - рассмеялась ты, - в добрый час! Тогда влюбляйся, пока не поздно...
Внизу, за бульваром, в трамвайном звоне Знойного марева сизый дым. А мы стоим на твоем балконе И все друг на друга глядим... глядим...
Кто знает, возможно, что ты или я Решились бы что-то поведать вдруг, Но тут подруга вошла твоя. Зачем только бог создает подруг?!
Как часто бывает, что двое порой Вот-вот что-то скажут сейчас друг другу. Но тут будто черт принесет подругу - И все! И конец! Хоть ступай домой!
А впрочем, я, кажется, не про то. Как странно: мы взрослые, нам по семнадцать! Теперь мы, наверное, ни за что, Как встарь, не решились бы поцеловаться,
Пух тополиный летит за плечи... Темнеет. Бежит в огоньках трамвай. Вот она, наша вторая встреча... А будет ли третья? Поди узнай...
Не то чтоб друзья и не то чтоб влюбленные. Так кто же, по сути-то, мы с тобой? Глаза твои снова почти зеленые С какою-то новою глубиной...
Глаза эти смотрят чуть-чуть пытливо С веселой нежностью на меня. Ты вправду ужасно сейчас красива В багровых, тающих бликах дня...
А где-то о рельсы колеса стучатся, Гудят беспокойные поезда... Ну вот и настало время прощаться... - Кто знает, увидимся ли когда?
Знакомая, милая остановка! Давно ли все сложности были - пустяк! А тут вот вздыхаю, смотрю неловко: Прощаться за руку или как?
Неужто вот эти светлые волосы, И та вон мигнувшая нам звезда, И мягкие нотки грудного голоса Уйдут и забудутся навсегда?
Помню, как были глаза грустны, Хоть губы приветливо улыбались. Эх, как бы те губы поцеловались, Не будь их хозяева так умны!..
Споют ли когда-нибудь нам соловьи? Не знаю. Не ставлю заранее точек. Без нежности нет на земле любви, Как нет и листвы без весенних почек...
Пусть все будет мериться новой мерой, Новые встречи, любовь, друзья... Но радости этой, наивной, первой, Не встретим уж больше ни ты, ни я...
- Прощай! - И вот уже ты далека, Фигурка твоя различима еле, И только два голубых огонька В густой тополиной ночной метели...
Они все дальше, во мраке тая... Эх, знать бы тогда о твоей судьбе! Я, верно бы, выпрыгнул из трамвая, Я б кинулся снова назад, к тебе!..
Но старый вагон поскрипывал тяжко, Мирно позванивал и бежал. А я все стоял и махал фуражкой И ничего, ничего не знал...
6
Сколько уже пробежало лет, Что, право же, даже считать не хочется. Больше побед или больше бед? Пусть лучше другими итог подводится.
Юность. Какою была она? Ей мало, признаться, беспечно пелось. Военным громом опалена, Она, переплавясь, шагнула в зрелость.
Не ведаю, так ли, не так я жил. Где худо, где правильно поступая? Но то, что билет комсомольский носил Недаром, вот это я твердо знаю!
Так и не встретились мы с тобой! Я знал: ты шагаешь с наукой в ногу, С любовью, друзьями, иной судьбой. А я, возвратившись с войны домой, Едва начинал лишь свою дорогу.
Но нет за тобой никакой вины. И сам ведь когда-то не все приметил: Письмо от тебя получил до войны, Собрался ответить и... не ответил...
Успею! Мелькали тысячи дел, Потом сирены надрыв протяжный! И не успел, ничего не успел.
А впрочем, теперь уже все не важно!
Рассвет надо мной полыхал огнем, И мне улыбнулись глаза иные, Совсем непохожие, не такие... Но песня сейчас о детстве моем!
Не знаю, найдутся ли в мире средства, Чтоб выразить бьющий из сердца свет, Когда ты идешь по улицам детства, Где не жил и не был ты столько лет!
Под солнцем витрины новые щурятся, Мой город, ну кто бы тебя узнал?! Новые площади, новые улицы, Новый, горящий стеклом вокзал!
Душа - как шумливая именинница, Ей тесно сегодня в груди моей! Сейчас только лоск наведу в гостинице И буду обзванивать всех друзей!
А впрочем, не надо, не так... не сразу... Сначала - к тебе. Это первый путь. Вот только придумать какую-то фразу, Чтоб скованность разом как ветром сдуть.
Но вести, как видно, летят стрелой. И вот уже в полдень, почти без стука, Врывается радостно в номер мой Твоя закадычнейшая подруга.
- Приехал? - Приехал. - Постой, когда? - Вопросы сыплются вперебой. Но не спросила: -Сейчас куда? - И не добавила: - Я с тобой!
Сколько же, сколько промчалось лет! Я слушаю, слушаю напряженно: Тот - техник, а этот уже ученый, Кто ранен, кого уж и вовсе нет...
Голос звучит то светло, то печально. Но отчего, отчего, отчего В этом рассказе, таком пространном, Нету имени твоего?!
Случайность ли? Женское ли предательство? Иль попросту ссора меж двух подруг? Я так напрямик и спросил. И вдруг Какое-то странное замешательство...
Сунулась в сумочку за платком, Спрятала снова и снова вынула... - Эх, знаешь, беда-то какая! - и всхлипнула. - Постой, ты про что это? Ты о ком?!
Фразы то рвутся, то бьют, как копыта: - Сначала шутила все сгоряча... Нелепо! От глупого аппендицита... Сама ведь доктор... и дочь врача...
Слетая с деревьев, остатки лета Кружатся, кружатся в безутешности. Ну вот и окончилась повесть эта О детстве моем и о первой нежности...
Все будет: и песня, и новые люди, И солнце, и мартовская вода. Но третьей встречи уже не будет, Ни нынче, ни завтра и никогда...
Дома, как гигантские корабли, Плывут за окошком, горя неярко, Да ветер чуть слышно из дальней дали Доносит оркестр из летнего парка...
Промчалось детство, ручьем прозвенев... Но из ручьев рождаются реки. И первая нежность - это запев Всего хорошего в человеке.
И памятью долго еще сберегаются: Улыбки, обрывки наивных фраз. Ведь если песня не продолжается - Она все равно остается в нас!
Нет, не гремели для нас соловьи. Никто не познал и уколов ревности. Ведь это не строки о первой любви, А строки о первой и робкой нежности.
Лишь где-то плывут, различимые еле: В далеком, прощальном жесте рука Да два голубых-голубых огонька В белесой, клубящейся мгле метели...
Метель ревет, как седой исполин, Вторые сутки не утихая, Ревет, как пятьсот самолетных турбин, И нет ей, проклятой, конца и края!
Пляшет огромным белым костром, Глушит моторы и гасит фары. В замяти снежной аэродром, Служебные здания и ангары.
В прокуренной комнате тусклый свет, Вторые сутки не спит радист. Он ловит, он слушает треск и свист, Все ждут напряженно: жив или нет?
Радист кивает: - Пока еще да, Но боль ему не дает распрямиться. А он еще шутит: "Мол, вот беда Левая плоскость моя никуда! Скорее всего перелом ключицы..."
Где-то буран, ни огня, ни звезды Над местом аварии самолета. Лишь снег заметает обломков следы Да замерзающего пилота.
Ищут тракторы день и ночь, Да только впустую. До слез обидно. Разве найти тут, разве помочь - Руки в полуметре от фар не видно?
А он понимает, а он и не ждет, Лежа в ложбинке, что станет гробом. Трактор если даже придет, То все равно в двух шагах пройдет И не заметит его под сугробом.
Сейчас любая зазря операция. И все-таки жизнь покуда слышна. Слышна ведь его портативная рация Чудом каким-то, но спасена.
Встать бы, но боль обжигает бок, Теплой крови полон сапог, Она, остывая, смерзается в лед, Снег набивается в нос и рот.
Что перебито? Понять нельзя. Но только не двинуться, не шагнуть! Вот и окончен, видать, твой путь! А где-то сынишка, жена, друзья...
Где-то комната, свет, тепло... Не надо об этом! В глазах темнеет... Снегом, наверно, на метр замело. Тело сонливо деревенеет...
А в шлемофоне звучат слова: - Алло! Ты слышишь? Держись, дружище - Тупо кружится голова... - Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..
Мужайся? Да что он, пацан или трус?! В каких ведь бывал переделках грозных. - Спасибо... Вас понял... Пока держусь! - А про себя добавляет: "Боюсь, Что будет все, кажется, слишком поздно..."
Совсем чугунная голова. Кончаются в рации батареи. Их хватит еще на час или два. Как бревна руки... спина немеет...
- Алло!- это, кажется, генерал.- Держитесь, родной, вас найдут, откопают...- Странно: слова звенят, как кристалл, Бьются, стучат, как в броню металл, А в мозг остывший почти не влетают...
Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле, Как мало, наверное, необходимо: Замерзнув вконец, оказаться в тепле, Где доброе слово да чай на столе, Спирта глоток да затяжка дыма...
Опять в шлемофоне шуршит тишина. Потом сквозь метельное завыванье: - Алло! Здесь в рубке твоя жена! Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!
С минуту гуденье тугой волны, Какие-то шорохи, трески, писки, И вдруг далекий голос жены, До боли знакомый, до жути близкий!
- Не знаю, что делать и что сказать. Милый, ты сам ведь отлично знаешь, Что, если даже совсем замерзаешь, Надо выдержать, устоять!
Хорошая, светлая, дорогая! Ну как объяснить ей в конце концов, Что он не нарочно же здесь погибает, Что боль даже слабо вздохнуть мешает И правде надо смотреть в лицо.
- Послушай! Синоптики дали ответ: Буран окончится через сутки. Продержишься? Да? - К сожалению, нет... - Как нет? Да ты не в своем рассудке!
Увы, все глуше звучат слова. Развязка, вот она - как ни тяжко. Живет еще только одна голова, А тело - остывшая деревяшка.
А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?! Держись! Часов через пять рассвет. Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?! Ну есть ли хоть шанс? - К сожалению, нет...
Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет. Как трудно последний привет послать! И вдруг: - Раз так, я должна сказать! - Голос резкий, нельзя узнать. Странно. Что это может значить?
- Поверь, мне горько тебе говорить. Еще вчера я б от страха скрыла. Но раз ты сказал, что тебе не дожить, То лучше, чтоб после себя не корить, Сказать тебе коротко все, что было.
Знай же, что я дрянная жена И стою любого худого слова. Я вот уже год тебе не верна И вот уже год, как люблю другого!
О, как я страдала, встречая пламя Твоих горячих восточных глаз. - Он молча слушал ее рассказ, Слушал, может, последний раз, Сухую былинку зажав зубами.
- Вот так целый год я лгала, скрывала, Но это от страха, а не со зла. - Скажи мне имя!..- Она помолчала, Потом, как ударив, имя сказала, Лучшего друга его назвала!
Затем добавила торопливо: - Мы улетаем на днях на юг. Здесь трудно нам было бы жить счастливо. Быть может, все это не так красиво, Но он не совсем уж бесчестный друг.
Он просто не смел бы, не мог, как и я, Выдержать, встретясь с твоими глазами. За сына не бойся. Он едет с нами. Теперь все заново: жизнь и семья.
Прости. Не ко времени эти слова. Но больше не будет иного времени. - Он слушает молча. Горит голова... И словно бы молот стучит по темени...
- Как жаль, что тебе ничем не поможешь! Судьба перепутала все пути. Прощай! Не сердись и прости, если можешь! За подлость и радость мою прости!
Полгода прошло или полчаса? Наверно, кончились батареи. Все дальше, все тише шумы... голоса... Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!
Оно грохочет и бьет в виски! Оно полыхает огнем и ядом. Оно разрывается на куски! Что больше в нем: ярости или тоски? Взвешивать поздно, да и не надо!
Обида волной заливает кровь. Перед глазами сплошной туман. Где дружба на свете и где любовь? Их нету! И ветер как эхо вновь: Их нету! Все подлость и все обман!
Ему в снегу суждено подыхать, Как псу, коченея под стоны вьюги, Чтоб два предателя там, на юге, Со смехом бутылку открыв на досуге, Могли поминки по нем справлять?!
Они совсем затиранят мальца И будут усердствовать до конца, Чтоб вбить ему в голову имя другого И вырвать из памяти имя отца!
И все-таки светлая вера дана Душонке трехлетнего пацана. Сын слушает гул самолетов и ждет. А он замерзает, а он не придет!
Сердце грохочет, стучит в виски, Взведенное, словно курок нагана. От нежности, ярости и тоски Оно разрывается на куски. А все-таки рано сдаваться, рано!
Эх, силы! Откуда вас взять, откуда? Но тут ведь на карту не жизнь, а честь! Чудо? Вы скажете, нужно чудо? Так пусть же! Считайте, что чудо есть!
Надо любою ценой подняться И всем существом, устремясь вперед, Грудью от мерзлой земли оторваться, Как самолет, что не хочет сдаваться, А сбитый, снова идет на взлет!
Боль подступает такая, что кажется, Замертво рухнешь назад, ничком! И все-таки он, хрипя, поднимается. Чудо, как видите, совершается! Впрочем, о чуде потом, потом...
Швыряет буран ледяную соль, Но тело горит, будто жарким летом, Сердце колотится в горле где-то, Багровая ярость да черная боль!
Вдали сквозь дикую карусель Глаза мальчишки, что верно ждут, Они большие, во всю метель, Они, как компас, его ведут!
- Не выйдет! Неправда, не пропаду! - Он жив. Он двигается, ползет! Встает, качается на ходу, Падает снова и вновь встает...
II
К полудню буран захирел и сдал. Упал и рассыпался вдруг на части. Упал, будто срезанный наповал, Выпустив солнце из белой пасти.
Он сдал, в предчувствии скорой весны, Оставив после ночной операции На чахлых кустах клочки седины, Как белые флаги капитуляции.
Идет на бреющем вертолет, Ломая безмолвие тишины. Шестой разворот, седьмой разворот, Он ищет... ищет... и вот, и вот - Темная точка средь белизны!
Скорее! От рева земля тряслась. Скорее! Ну что там: зверь? Человек? Точка качнулась, приподнялась И рухнула снова в глубокий снег...
Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп! Ровно и плавно гудят машины. И первой без лесенки прямо в сугроб Метнулась женщина из кабины!
Припала к мужу: - Ты жив, ты жив! Я знала... Все будет так, не иначе!..- И, шею бережно обхватив, Что-то шептала, смеясь и плача.
Дрожа, целовала, как в полусне, Замерзшие руки, лицо и губы. А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы: - Не смей... ты сама же сказала мне..
- Молчи! Не надо! Все бред, все бред! Какой же меркой меня ты мерил? Как мог ты верить?! А впрочем, нет, Какое счастье, что ты поверил!
Я знала, я знала характер твой! Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви! И нужен был шанс, последний, любой! А ненависть может гореть порой Даже сильней любви!
И вот, говорю, а сама трясусь, Играю какого-то подлеца. И все боюсь, что сейчас сорвусь, Что-нибудь выкрикну, разревусь, Не выдержав до конца!
Прости же за горечь, любимый мой! Всю жизнь за один, за один твой взгляд, Да я, как дура, пойду за тобой, Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!
И были такими глаза ее, Глаза, что любили и тосковали, Таким они светом сейчас сияли, Что он посмотрел в них и понял все!
И, полузамерзший, полуживой, Он стал вдруг счастливейшим на планете. Ненависть, как ни сильна порой, Не самая сильная вещь на свете!
Хомяк опять грызёт клетку.... я щас лаить ночну... жду с нетерпением следующей недели.. когда мне наконец дадут для него камень... может не будет ночью такого шума...
Minirana Rity, знаменитая сирийская писательница, родилась в 1657 году в Бирмингеме, в семье дизайнера. В 9 лет написала свой первый роман "California Dreaming". В 1667 году, в возрасте 10 лет издала роман "Возвращение сквозняка", а ещё через 3 года выпустила скандальный сборник стихов "В ранге кофемолки" (1670). В 23 года получила специальность звонаря в Гётеборге, защитив диплом на тему "Товарная ассоциация электротехники на основании натурального хозяйства". Оппонентом на защите выступил известный гасконский профессор Барбарис Негрязный; рецензентом - лапландский поэт Валарий Неизвестный, ставший супругом писательницы. Венчание произошло в 1673 году в Женеве.
Материальное положение семьи было очень тяжёлым. Для того, чтобы свести концы с концами, молодой жене однажды пришлось Заморозить ветер, а мужу - Утопить профессора, что не помешало им, в итоге, получить лицензию психиатра и сколотить небольшое состояние. Уже в 1676 году писательницу ждал успех с связи с выходом нового бестселлера - "Битва в танце", разошедшегося тиражом более 61976106 экземпляров. Имела успех также киноверсия книги (режиссёр - Овидий Звёздный) и серия комиксов (художница - Лиля Турбинина). Особенно книгу оценила иранская публика, раскупившая все поступившие в страну экземпляры книги за 923 минуты.